Мария,

, несостыковка небольшая. Персонаж-Ангел, если разрешишь так назвать, выше представлен мужским родом.  Ошибка, возможно? У меня такие часто бывают по невнимательности ). Рассказ базируется на интересном разговоре....краток только может быть слишком. Может стоит подработать, пустить мысли дальше. Имхо.

Мария, ) попробуй, мне кажется здесь можно все очень интересно повернуть.

Ванек...) мне понравилось...) Черт, пиши дальше, интересно очень!

Hediel Nain, спасибо большое.....

Часть II

Новое

Глава 1.  Ужасный новый мир

    Холодные стены грустного подъезда приветствовали меня. Пол его укра-шало море окурков, горы пустых бутылок из-под пива, поля прилипших к нему жевательных резинок. Стены были исписаны матом, телефонами ночных бабочек, пошлыми переписками малолетних женщин с немногим старшим их кавалерами. Холодный бетон был холстом. Он хранил на себе  картины душ людей, которые когда-то обитали здесь. Кожа покрылась мурашками. Здесь, среди мусора и распада закончили свой путь Красота и Грубость. Они слились в одно целое. Смогли найти общий язык. И секрет был прост. Всего одно слово, решающее парадокс. Любовь. Они полюбили друг друга. 
    Я стал более детально изучать историческое наследие на стенах. На них ютились не только грубость и пошлость. Кое-где проглядывалось высокое искусство, не нашедшее отражения в книгах великих мастеров слова.  Это были стихи. Красивые стихи. О не менее красивой смерти. Каждая их строчка дышала обреченностью, которую нельзя создать по воли желания. Это была обреченность, идущая из бездны души.Стихи являли собой самое большое откровение, на которое только способен человек. Потому что бетонный лист был свободен от всего: цензуры, морали, критики. Он принимал на себя все. Его могли читать все. Стихи были великими. Но стоило только им перебраться на белый лист бумаги, как они становились ничем. Грустным набором строчек. Терялась атмосфера, улетучивалась поэтичность. Большой мир не был их местом. Они родились, что бы впиваться в глаза именно с холста стен. 
    Стены перестали интересовать меня. Глаза требовали простора. Я окинул взглядом место, в котором находился. Справа от меня была дверь, ведущая к выходу, сзади такая же, но хранящая за собой внутренности здания. Этажи, лестницы, окна. Они все были за ней. В них можно узреть гораздо больше, нежели на этих бетонных строчках.  Я развернулся и протянул руку к ручке. Но когда пальцы были готовы схватить пластмассу – отдернул. Затем подошел ближе и толкнул. Дверь со скрипом открылась. Я переступил порог и очутился у основания лестницы, идущей далеко вверх, к крыше. Первую лестничную площадку оделяли от меня семь ступеней. Моему взору открылись три двери, скрывающие за собой квадратные метры жилплощади. Одна из них была железной, две другие окутывала изорванная обивка. Каждую дверь украшала конструкция в форме наклонного креста, составленного из прибитых к косякам досок. У порога одной из заколоченных дверей лежала какая-то листовка.  Подогреваемый любопытством, я взбежал вверх по лестнице, наклонился и подобрал лист бумаги. Это была листовка с рекламой, гласившая, что представленная на ней фирма производит самый качественный и не дорогой ремонт квартир в городе. Повернувшись влево, я обнаружил вторую листовку возле соседней двери. Эта рекламировала новую пиццерию, обещающую вкусный и сытный обед за разумную цену. Я взял себе и эту. Зачем не знал. Логика куда-то улетучилась. Здравомыслие, рассуждение. Это были какие-то чуждые слова. Принесенные издалека. Мне не совсем был понятен их смысл. И посему хотелось избегать их. Не думать. Отрешиться. Я поднял взгляд на стоящую передо мной дверь. Она была полностью отрезана от внешнего мира. Шляпки гвоздей, удерживающие блокировавшие дверь дос-ки, были ржавыми.  Казалось, что они висят здесь уже несколько десятков лет. Десять лет… внезапно я представил себе, что стало бы с несчастными, с другой стороны,  по истечению стольких лет. Мысли стали рождать в голове страшные образы. Как заточенные вначале пытаются разбить окна подручными предметами. Но они лишь раскалываются, разваливаются, соприкасаясь со стеклянной поверхностью. Затем они начинаются пытаться пробить бетонный пол, проделать в нем щель, достаточно широкую, что бы сбежать через нее из места заточения. Но он не поддается. Ни один камушек  не отскочил от него. Ни одна пылинка ни дала им и грамма надежды.  Но они не сдавались. Они били стены. Они грызли их зубами, когда ломать было уже нечем. Силы покидали их, оставляя после себя голод и жажду. Пленники не хотели сдаваться. Смерть в бою привлекала их больше, нежели смерть от обреченности. Они жили. Ели насекомых. Черпали из бочка унитаза по одной кружке воды в день. И пили ее от заката до рассвета. Заключенные научились лазить по стенам, научились обходить половинной нормой своей воды. Но не обучились они одному – понимать друг друга, чувствовать. Однажды ночью, когда пленники тяжело сопели, лежа на полу, одни из них проснулся. Поднес сухой палец к своим зубам. И обрезался о них. Недели он грыз ими бетон. Зубы стали острыми как бритва. Пленник взглянул на своих сокамерников. Они никогда не разговаривали друг с другом. Ни одному да же не было известно, как зовут другого. Кем они были ему? Они, переводившие кислород, которым он дышал, Они лакавшие воду, которую он пил. Соперники. Враги. Узник неслышно подкрался к одному из спящих. Осторожно занес ладонь над его головой. А затем резко сдавил его рот и нос. И вонзил в шею зубы. Кровь потекла на его язык. Так много жидкости было на его губах. Такой сладкой она казалась после сгнившей воды в его кружки.  Он сосал кровь. Жажда его успокаивалась.  Но остановиться было трудно. Приторно сладкая жидкость дурманила. Кровь была чиста. В ней не было химикатов, красителей. Первозданная кровь.  Он выпил столько, сколько смог, пока она не стала рваться наружу. Убийца встал на ноги и вознес глаза к потолку. Губы его, лицо и шея были алыми. Но самое страшное теплилось в глазах. Они были стеклянные, отрешенные. Это не был взгляд наркомана. Глаза являли собой нечто чужое, не свойственное. Узник повернул голову к еще дышащему телу. На него он набросился без колебаний. Он прыжком преодолел разделяющие их расстояние, вонзил зубы ему в горло. Захлебывающийся хрип умирающего огласил мертвую комнату погибающей жизнью. Смертник пытался дергать руками, старался сохранить себя. Но кровосос верно приближал его к черте. Вскоре тело перестало дергаться. Оно обрело покой. Палач отнял зубы от жертвы. Затем со страшной силой ударил кулаками ей в грудь. Ребра захрустели. Он проткнул грудную клетку своими пальцами. Торчащие осколки сломанных костей глубоко разрезали ему в руку. Он не заметил. Ему нужно было оно. Остальное могло подождать. Разрывая мешавшую плоть, сильные руки добрались до сердца и вырвали его. Убийца поднес орган к глазам. Дважды он испытал свою власть над чужой жизнью. Более того, испил ее. И теперь ему нужно было больше. Гораздо, гораздо больше. Он сожрал сердце. Он разжег свой аппетит, вознес его до исполинских высот. Но одни факт ушел от него – это была тюрьма. Из которой нет выхода. Здесь нет более никого, кроме него и двух трупов. Убийца взвыл от ярости. Его крик просочился сквозь стены и вылетел за них. Звуковая волна разнеслась на многие километры вдаль. Это был крик начала новой эпохи. Эпохи темных, смутных времен. Времен, о которых не принято говорить вслух. Эра Новой Крови начала свой отсчет с этого момента.
***
    Он лежал на своей жесткой кровати, когда окна в маленькой комнате задрожали. Комната располагалась в очень старом доме, состоящем из единственного этажа, большого погреба, покосившегося забора и прогнившего насквозь сарая, находящегося во внутреннем дворе. «Ветер», — сказал он себе. Но когда после очередного порыва,  стекла вылетели, а рама  с корнем вырвалась из пазов, ему пришлось в этом усомниться.  Человек встал и вышел во внутренний двор. Сделав пару шагов, запнулся о лежавшую на земле ржавую мотыгу, и полетел вниз. Больно стукнулся носом о землю. Кровь полилась из ноздрей. Она вытекала из них стройным ручьем. Человек поднялся на ноги, стряхивая  с одежды прилипшую землю. Он поднес руку к носу. Красная жидкость наполнила ее. Крови было много. Она просачивалась через ще-ли между сомкнутыми пальцами и капала на черную землю. Человек заворожено смотрел на нее. На небе покоился зигзаг растущей луны. В его свете кровь приобретала какой-то таинственно-притягивающий оттенок.  Ему захотелось вкусить ее. Выпить всю, до последней капли. Он поднес руку ко рту и языком стер с нее красную жидкость. Внезапно страшный холодный крик разогнал тишину ночи. Он был настолько громким, что человеку пришлось заткнуть уши и вновь повалиться на землю, что бы хотя бы немного  его заглушить. В крике слышалась черная ненависть, злое отчаяние. И жажда. Жажда мести, жажда крови, жажда смерти. Чужой смерти. Внезапно человек оторвал руки от ушных раковин и стал слушать. Какая-то новая струна, спрятанная глубоко в его сердце зазвучала в унисон крику. Ее колебания побудили в нем нечто доныне дремлющее, пассивное. Оно жило в нем с первых минут жизни. Иногда, по ночам, человек мог слышать тяжелое дыхание, где-то внутри себя. Он говорил себе, что это иллюзия. Дышит он сам. Но где-то  в глубине подсознания, понимал, что лжет себе. Плетет вокруг себя вуаль обмана, затмевающую его разум.  Он не хотел смотреть в глаза правде, не хотел мириться или бороться с ней. Это было слишком трудно. Признать, что ты всего лишь контейнер, яйцо. В котором зреет нечто. Нечто неведомое. И когда-нибудь оно разорвет некогда оберегавшую скорлупу как тонкую тряп-ку. Проще было не думать. И он не думал.
  Что-то зашевелилось внутри него. Сначала медленно и осторожно, а затем уверенно и дерзко. Оно шевелило острыми когтями, разрывая органы  живого кокона.  Человек дико закричал и рухнул на землю. Изо рта его сочилась кровь. Смерть шла к нему. Он в агонии пополз к своему любимому дому. К своей жесткой кровати. К своей старой деревянной ложке. Он хотел в последний раз обнять своего любимого соломенного медвежонка, хотел попрощаться с деревянной лошадкой и глиняным зайчиком. Они были его семьей. Он любил их больше жизни. Существо продолжало двигаться, прогрызая себе путь наружу. Человек полз. Превозмогая адскую боль, двигался к любимым существам. Но они сами пришли к нему. Его молитвы и муки были услышаны. Входная дверь со скрипом открылась. Из нее, цокая копытами, вышла небольшая деревянная лошадка. Ее глаза были раскрашены синей с черным красками, нос был черным. На ней верхом ехали соломенный медвежонок и глиняный зайчик. Первый держал в руках деревянную ложку. Солома торчала из него во все стороны острыми прутиками. На нем была вязаная шапочка и такой же шарфик. На ножках черные тапочки с синими ленточками. Медвежонок махал лапкой своему умирающему папе. Человек не верил своему счастью. Из последних сил он поднял руки к ним, прося подойти ближе. Лошадка сделала пару шагов вперед и остановилась перед ним. Она опустила голову и лизнула хозяина в щеку. Человек заплакал. Они все пришли к нему. Они любили его. Медвежонок слез с лошадки и, качаясь, подошел к родителю. Он обнял и поцеловал его.  Мишка не мог плакать. Но он так хотел. Хотел не только он. И лошадка, и зайчик, все они испытывали жуткую боль. Но у них не было души. Они не умели плакать. Мишка еще раз поцеловал человека. На язык ему случайно попала капля крови. Она была соленной. И немного сладкой. До этого медвежонок никогда не пробовал ее на вкус. Новые ощущения понравились ему. Он захотел еще раз вкусить этот нектар. Мишка занес ложку над головой и сильно ударил человека по носу.  Раздался хруст. И крик. Но это был не крик боли. Это был плач души. Человека предал  самый любимый, самый добрый друг. Он оставил его. Более то-го, издевался над ним. Ему нравилось смотреть, как он умирает, как слезы льются из его глаз. Мишка подставил ложку к сломанному носу и набрал в нее красную жидкость.  Проглотил всю до последней капли. Его мозг затуманился. Он требовал еще одной порции. Но на этот раз большей. Вновь раздался жуткий крик. Он стал катализатором к протекающей в мозгу медвежонка реакции. Мишка перевел взгляд на лошадку. Она в ужасе смотрела на него. «Как он мог ударить его? Что с ним случилось?» — думала лошадка. Она и представить не могла, следующая пущенная кровь будет принадлежать ей. Мишка набросился на нее. Он бил ее ложкой, колол острыми соломенными прутиками. Лошадка, не ожидавшая атаки, упала на землю. Мишка бросился к ее горлу и впился в него. Лошадка дергала копытами, отчаянно ржала, пыталась вновь встать на ноги. Но все было тщетно. Смерть накинула на ее поводья и увела в иной мир. Мишка продолжал сосать ее кровь. Остановился он только тогда, когда понял, что она давно уже вытекает из него наружу. Его жажда немного утихла. Блаженство растеклось по соломенному телу. Медвежонок развернулся к своему родителю. Тот немигающим взглядом смотрел на него. Слезы ручьем лились из его глаз. Все, кого он любил, погибли. Больше нет никого, кого он мог назвать другом. Их больше не бы-ло. Ничего больше не было. Он впустил в себя смерть. Но умер в страшных муках. Зверь полностью разорвал собой его туловище. Он выбрался наружу. Он хотел крови. Подняв волосатую морду к зигзагу луны, он завыл. Это был волчий вой. Зверь был волком. Его вой слился с идущими издали холодным криком. Звуковая волна усилилась отправилась дальше, на многие километры вперед. Она пробудит его братьев, а те поднимут ото сна других. Их будет Легион. Они разорвут всех, кто не будет похож на них. Они опустошат горо-да и поселки. А когда настанет время, они придут к пробудившему их, что бы исполнить его Волю.  Волк повернул голову и увидел красного соломенного мишку. Медвежонок подошел к нему и взобрался на спину. Они были одной крови. Волк знал это. Вместе они пустились вперед, в следующий дом. Кро-вавый пир был открыт. Теперь главное было не дать ему окончиться. В небе густой материй витала Эра Новой Крови.

***
    Я смотрел на дверь. Ржавый в некоторых местах металл глядел на меня. Мне было страшно. То, что могло находиться за этой металлической преградой пугало. Хотелось отойти от входа, уйти как можно дальше. Но это бы было малодушием. Я поднял руку и подергал баррикадировавшие дверь дос-ки. Они легко поддались. Через пару секунд обе балки лежали у моих ног. Но дверь была закрыта. Снаружи. Я поднял руку и нажал на звонок. Звука в от-вет не раздалось. Он не работал. Это было не удивительно. Я пару раз громко постучал. С другой стороны раздались шаги. Они двигались к двери. Порция ужаса окатила меня. Там кто-то был. Он. Он, убийца, загрызший насмерть двух человек, чьи сгнившие тела все еще лежали в одной комнате с ним.   В мою голову проник вопрос. Он плотно укоренился в ней и громко вопрошал меня: «Как он выжил?». Ответ родился из вопроса. Он жил. Просто жил. Выжидал, когда придет время, что бы выйти наружу. И я запустил его. Для него. Я, ворвавшийся в спящую заводь мертвого дома и нарушивший ее сон. А теперь, когда ночная дымка сошла с этого места, оно вновь начало жить. Десять лет без еды и воды. Мне была уготована участь пищи, жертвы. Суще-ство с другой стороны двери выпьет всю мою кровь, сожрет бьющееся серд-це. Я кинулся к выходу. Пока дверь не открылась, у меня был шанс. При-зрачный, едва осязаемый. Но был. Как утопающий, я хватался за щепку. Пре-одолел семь ступеней одним прыжком, и сильно клонясь вниз, побежал к двери, разделяющей подъезд с улицей.  Но она открылась еще до того, как мои пальцы коснулись ее. Благо, до выхода мне оставалось около трех шагов. Я успел затормозить и не врезаться в вошедшего волка. Зверь стоял на четырех лапах. Его глаза были серыми. Безжизненными.  Все сходилось. Кровавый пир, начатый его собратьями десять лет, назад не мог продолжаться дол-го. Они  разорвали все население своего мира. Истребили его. Но не подумали об одном: как прожить следующие за банкетом годы. Голод мучил их. Обезумев, они кидались друг на друга, убивали себе подобных. Немногие выжили. Жизнь осталась в самых стойких. Естественный отбор.  На меня смотрел один из сильнейших. Но сейчас он был истощен. Его острые зубы, сильные лапы и быстрые челюсти не были оружием. Это были инструменты, что бы выжить, не более. Пока. До тех пор, пока кровь не попадет на его язык. Шанс прорваться был. Волк стоял на месте и принюхивался. Он чуял меня. Возможно, глаза подводили его, но нос работал исправно. Медлить бы-ло нельзя. Я сделал несколько шагов назад для разбега и бросился на волка, стремясь перепрыгнуть его и бежать. Бежать как можно быстрее. Неважно куда. Об этом можно было подумать позже. План был хорош. Но просчитался я в одном: волк оказался не настолько слаб, как мне показалось сначала. Стоило только мне броситься вперед, как он первым совершил прыжок. Его лапы ударили меня в грудь. Я полетел на бетон. Волк стал щелкать челюстями, бросая зубы мне в лицо. Движения его не были быстрыми. Все же истощение оставило на нем свой след. Мне удалось избежать его атак. Волк зло зарычал. Поймав его на этом, я резко сдавил руками его горло. Зверь стал вырываться. Сдерживать его было очень трудно. Но, стремясь сбросить с се-бя мою хватку, он немного привстал. Я решил попробовать поменять нас ро-лями. Всем телом навалившись на волка, мне удалось снять его с себя и по-валить на пол. Зверь смог все же скинуть мою руку со своего горла. Но теперь он был прижат мною к полу. Его челюсти щелкали возле моего лица. Пока что ему ни разу не удалось достичь зубами цели. Я наотмашь ударил зверя по морде. Он заскулил и стал быстро перебирать лапами, стремясь скинуть меня с него. С трудом, но мне удалось удержать волка прижатым к бетону. Я еще раз ударил его. И еще. Животное скулило. Движения его становились мене энергичными. Мне вновь удалось схватить Зверя за горло. Одной рукой вцепившись в его дыхательные пути, а другой молотя Волка по туловищу, мне удалось наконец-то удалось лишить твари жизни. Продержав животное за горло его еще около минуты, после того, как оно свершило свое последнее движение, я, тяжело дыша, слез с мертвого зверя и рухнул на пол рядом с ним. Это была победа. Мне удалось одержать вверх над ним. Сладостное чувство смешалось с усталостью, образовав приятную смесь.  Я лежал на холодном бетоне, глядя в потолок. Сколько еще таких существ было там, за дверьми подъезда? Если одно из них чуть не убило меня, находясь в сильном истощении, то на что способны эти звери в полной силе? Вокруг был мир, голодавший уже более десяти лет. Я был куском мяса. Не более. И поэтому передо мной вставал вопрос:  куда мне идти дальше? Открывающаяся дверь, ведущая к лестнице, дала мне ответ на этот вопрос. Из нее вышла высокая худая фигура с длинными черными сальными волосами. Лицо ее было бледным. Слишком бледным для живого человека. Но было ли это существо таковым? Осталось ли в нем что-нибудь от этого слова? Кроме холста. Увидев меня, существо обнажило два своих острых клыка. Десять лет оно ждало момента, когда сможет вкусить свежей крови. И вот, она была пред ним. Те-ло мое ныло после предыдущего сражения. Вторую битву оно бы не осилило. Существу это было только на руку. Оно бросился на меня. Я выставил вперед левую руку. Его острые зубы впились в ладонь. Резкая боль пронзила кисть. Как только моя кровь попала к нему на язык, его глаза ожили. В них стал разгораться практически уже потухший огонь. Я вытянул пальцы вперед и надавил ему на зрачки. Кровосос взвыл и оторвал свои клыки от руки. Воспользовавшись установившейся паузой, я сильно толкнул его в грудь. Существо оступилось и врезалось в стену. Сил продолжать битву не было. Я повернулся к входной двери и бросился через нее наружу. За ней была ночь. Я побежал вперед. Затем налево. Еще раз налево. Адреналин вплескивался в кровь все большими и большими порциями. Сзади меня раздался жуткий крик. А через минуту ночь украсил звучный хор волков. Теперь все Звери знали, что я здесь. Легион кровожадных тварей будет охотиться на меня. Я бежал. Бежал, пока ноги не стали заплетаться и не повалили меня вниз. Сил больше не было. Смерть занесла надо мной свою косу.
     Очнулся я на старой стройке. Зигзаг луны позволял мне разглядеть недостроенный каркас небольшого здания. Две готовые стены и одна наполовину разрушенная находились слева от меня. Под руками лежали кирпичи, возможно оставшиеся здесь еще со времен, когда их собраться из одной кучи активно ложились стройными рядами в растущие стены планируемого объекта. Дул холодный ветер. Пока в крови плескалось нагнанное возбуждение и желание жить, я не замечал этого. Но сейчас ледяной воздух пробирал меня до костей. На земле не было снега. Еще. Возможно, на дворе стояла поздняя осень, готовящая плацдарм для своей календарной соседки. Я свернулся калачиком и обхватил тело руками. Мне не хотелось думать о дальнейшем. Обреченность навалилась на меня многотонной бетонной плитой. Она зажала меня всего. Ее тихий голос шептал на ухо, что продолжать борьбу не логично. Животный инстинкт самосохранения пытался оспорить ее. Два титана сошлись у меня в мозгу. Грохот их шагов, громоподобные боевые кличи и лязг исполинских мечей бросали меня от одного сражающегося к другому. Битва была равной. Они могли бы сражаться вечность. До тех пор, пока не придет шестилетний ребенок и не откроет им глаза. Титанам. Вместо него пришли Звери. Стая Волков вступила в освещенную луной зону. Около двадцати четвероногих тварей шли, что бы разодрать меня на куски.  Бежать бы-ло бессмысленно. Сражаться просто глупо. Предаться апатии. Последнее бы-ло не выходом. Но выбран мною был этот вариант. Медленно поднявшись на ноги, и встав лицом к серым монстрам, я увидел себя со стороны. Одинокий человек стоит перед стаей волков. А волки смотрят на него. И никто не реша-ется сделать первый шаг. Первый запутался в своем мозгу. Вторые недоумевают, почему человек  не бежит. Это была картина. А под ней надпись – нерешительность. Но вот самое храброе или глупое серое существо бросилось вперед. Остальные стадом кинулись за ним. Я улыбнулся. А когда первый Зверь повис на моей руке – засмеялся. Кровь полилась на землю. Конец?  Внезапно раздался жалобный визг. За ним второй и третий. Висевшие на мне твари бросили мои конечности и повернули морды на этот голос. Там, в тол-пе им подобных, шла бойня. Резня. Волчьи тела взлетали высоко вверх и со страшным хрустом ломающихся костей падали на землю. Численность серых тварей стремительно приближалась к нулю. А меньше чем через минуту ста-ла равной ей. Я лежал в луже крови. Возле меня покоились отрубленные вол-чьи головы с вываленными наружу языками. Помимо них то тут, то там ле-жали отсеченные острым предметом лапы. Волки со вспоротым брюхом, проткнутым горлом. Их трупы сливались в одно большое кровавое месиво.  И лишь одно существо стояло сейчас на ногах. Это была девушка. Одетая в короткую Черную футболку с коротким рукавом, на которой белыми буквами было написано «Ангел», вызывающей длины джинсовую юбку алого цвета. Стройные длинные ножки были обуты в черные сапожки, украшенные металлическими шипами. В правой руке она держала длинный меч, с которого языком слизывала Волчью кровь. Она была настолько поглощена этим занятием, что, похоже, не замечала несводившего с нее глаз человека, лежащего среди плодов ее умения фехтовальщицы. Закончив очищать от крови одну часть своего оружия, девушка плавно перешла к другой. Ей доставляло это огромное удовольствие. Меч должен был быть острым как бритва, если смог превратить некогда живых существ в бесформенные куски плоти, в которых я сейчас лежал. Кровь девушки смешивалась с кровью ее жертв, образуя дикий коктейль, понять вкус которого до конца могла только она. Когда девушка перешла к основанию меча, ее голова немного повернулась ко мне боком, дав возможность лучше рассмотреть ее в профиль. У нее была короткая стрижка. Светлые волосы притягивали к себе взгляд, и оторвать его от них было не так-то просто. Шею ее окаймлял черный ошейник с металлическими выступами. Она была красива. Ее хрупкое на вид тело придавало ей иллюзию беззащитности. Взглянув на нее, нельзя было даже и подумать, что она способна причинить кому-либо вред. Не говоря уже о кровавом побоище, которое она устроила. Была в девушке еще одна деталь, которая делал ее не просто красивой, а божественно красивой. За спиной ее, возвышаясь над головой, покоились длинные крылья в черном оперении. Их вид повергал в тре-пет. Так красивы они были. Такими воздушными казались черные перья. Хотелось обнять это чудо, окунуться в него. Внезапно, словно почувствовав похвалу, девушка расправила крылья, и пару раз взмахнула ими. Открывшаяся мне красота пронзила сердце острым копьем. В момент, когда она стояла с полностью раскрытыми крылами, прижав к губам окровавленный меч и в блаженстве закрыв глаза, она была воплощением идеала женственности. Чистая, подлинная красота, которой человек никогда не сможет достигнуть, пленила меня. В тот момент я влюбился в нее. В тот момент предрешилась вся моя дальнейшая судьба. Грядущие годы брали свое начало именно с этой секунды. Когда мое сердце забилось в такт этой девушке. Сейчас я просто смотрел на нее. Тонул в ее красоте. Купался в черных перьях.  Я наслаждался. Моментом.
      Наконец, девушка оторвала меч от своих губ и окинула плоды его взмахов удовлетворенным взглядом. Ей нравилось, что она видела. Улыбка окрасила красивое лицо. Вся эта кровь, разрубленные тела Волков приятно радовали ее. Когда взгляд Ангела касался очередного бесформенного куска пло-ти,  улыбка ее становилась шире. Она могла заслужить имя доброй, если бы не яростный огонь, читающийся в  глазах воительницы. Глаза даже не нужно было видеть, что бы понять, что ярость просто бурлит в ней. Она горячими волнами шла от нее. Такая ненависть была мне ранее никогда незнакома. Возможно, потому что я был человеком. Всего лишь. Ненависть была на-столько сильной, что я перестал ощущать холод, нагоняемый сильным ветром. Меня грело чужое чувство. Злое чувство. Ангел осматривала поле бит-вы. Внезапно ее взгляд наткнулся на меня, лежащего среди трупов и крови. Она моментально поменялась в лице.  Вместо ненависти на нем родилось не-доумение. Которое через секунду переросло в ужас. Девушка издала жалоб-ный стон и бросилась ко мне. В порыве чувств она вновь расправила крылья. Меня парализовала. Красота, которую она испускала из себя, даже не подоз-ревая об этом. Оцепенение это не прошло, даже тогда, когда Ангел склони-лась надо мной и взяла за кисть, ища пульс. Моя немного приподнятая от земли поза, стеклянные немигающие глаза, похоже, не убедили ее, что я жив… или мертв. Теперь, когда девушка почти вплотную стояла возле меня, я наконец-то смог полностью рассмотреть ее лицо. Сейчас оно было бледным, от переполняющего ее ужаса. Глаза Ангела были зелеными, острый носик  так не сочетался с открывшейся мне ее натурой воительницы, но бесподобно гармонировал с тем, кем она была сейчас – чувствительной девушкой, опасающейся за жизнь незнакомого человека. Прядь светлых волос упала ей на глаза. Она, поглощенная прощупыванием моего пульса пыталась сдуть ее обратно на лоб. Но это ей не удавалось. Слишком длинная она была. Девушка безуспешно продолжала поливать непослушные волосы воздухом. Я заворожено наблюдал за ее действиями. Рука непроизвольно потянулась к ее лицу, согнав с тела оцепенение, навеянное красотой стоящего передо мной Ангела. Пальцы мои осторожно убрал прядь ее волос обратно на лоб. Но они вновь упали ей на глаза. Ангел медленно сняла свои тонкие нежные пальцы с моего запястья и поймала мои серые глаза своим изумрудным взглядом. Не смотреть в них было просто невозможно. В них водопадами плескалась доброта, нежность, свет и теплота. Это была ее душа. Добрая душа. Мне хотелось оторваться от холодной земли и прыгнуть в нее. Никогда ранее я не видел столько светлого в одном… но я никогда до этого не созерцал и ангела. Девушка переменилась в лице. На место ужаса встало облегчение. Она припала к земле и обвила руками мою шею. Девушка плакала. И слезы придавали ее красоте еще более глубокие оттенки. Я не мог поверить в дарованное мне счастье – держать в объятиях Красоту. Девушка срывающимся голосом сказала, не отпуская меня, а наоборот, прижимая к себе сильнее: «Боже…я думала, что убила тебя». Голос ее был прекраснее звуков арфы. «Я не теряла надежды, что хотя бы один из вас смог пережить Ту ночь…», — продолжала она. Ангел разомкнула кольцо своих рук и вновь поймала мой взгляд. В глазах ее не читалось ничего, кроме чистой любви. Но что отражалось в моих? Какую картину видела в них она?  Ангел отпустила мой взгляд и опустила глаза в землю: «Я так боялась…что осталась одна. С ними»,— страх действительно читался в ее прекрасном голосе. Каждая нотка, каждый вздох был пропитан этим холодным чувством. На меня обрушилось понимание ее судь-бы. Я прочитал эти страницы в ее глазах, ее движениях. Но только сейчас по-нял, что прочтенные мною буквы собирались в слова. Грустные слова. Небо некогда было ее домом. Который она покинула по своей воле. И причиной тому была ее нескончаемая доброта. Ангел не могла смотреть на землю без слез. Зло, шедшее оттуда грызло ее нежное сердце, ранило душу. Ей не оста-валось ничего, кроме как плакать. Слезы ее превращались в бесконечные до-жди. Но пришел Бог. Он запретил ей плакать. А потом пришел Сатана и про-тянул руку. Лукавый согласился спустить ее на землю. Вновь сделать смерт-ной. Дать прожить  еще одну жизнь. В обмен на служение после. Что был Рай для нее? Пристанище светлых душ, вечное движение к идеальной чистоте. Мир без времени. Баснословные речи о грядущем Суде. Бесконечно текущая вода. По замкнутому кругу. Но земля… и Ад после. Ангел взяла руку Дьяво-ла. Сатана понес ее вниз. Обратно в грешный мир. Она очнулась на берегу маленькой лесной речки. Пения птиц ласкали ее уши. Теплое солнце согре-вало бархатную кожу. А в груди мерно стучало сердце. Она осторожно вста-ла на ноги и огляделась. Вечность прошла с тех пор, как ее душа покинула эти земли. Время изменило многое здесь.  Воздух был уже не тот. Почва не такая живая, как раньше. Но к этому можно было привыкнуть. Смириться. Осторожным шагом она подошла к пологому берегу реки. Опустила в нее руки. Вода была прохладной. Капли  нежно ласкали ей пальцы. Она смочила водой лицо. Языком стерла с губ живительную влагу. Давно забытые ощу-щения захватили ее. Воспоминаний был так много, что ей пришлось закрыть глаза и дать им прокрутиться в мозгу. Она вспомнила запах цветов, синеву неба, шум лесов. Вспомнила свое лицо. Последнее взволновало ее больше всего. Сохранилось ли оно до сих пор? Или телом ее уже являлась совсем иная оболочка? Девушка открыла глаза. И взглянула в воду. Стон отчаяния вырвался у нее из груди. Она была самой собой. Все еще. Навсегда. Лицо было прежним. Как и тело. А за спиной возвышались белоснежные крылья. Она так привыкла к ним, что не ощутила их веса. Они стали ее частью. Еще там, наверху. Но здесь, на земле. Кем она была здесь? Падшим ангелом, за-ключившим сделку с дьяволом? Сатана не обманул ее. Она была смертной. С двумя крылами за спиной. Девушка расправила их. Погладила воздушные перья. Она любила свои крылья. Но люди не любят тех, кто не похож на них самих. И так, стремясь помочь людям, она сама попала в западню. Это была ее судьба. Вновь нашедшая ее. И написавшая новую книгу ей.  В новом томе было отведено место и мне.
   Ветер усилился. Его потоки принесли с собой далекий волчий вой. Ангел вздрогнула. Этот звук был единственным проявлением жизни в этом мире. И она ненавидела его. Десять лет ей приходилось каждую ночь слушать холодный голос голодных тварей. Десять лет среди зла и смерти. Ранее я думал, что вся ее сила, вся красота. Все, что было в ней, имело место лишь потому, что она была Ангелом.  В действительности от этого красиво титула у нее остались лишь бесподобные крылья. Она была человеком. Твердость ее характера просто потрясала. Она смогла не только не сломаться в окружении зла и холода, но и бороться с ними. Одна. Крылья были не при чем. Сила скрывалась внутри нее. Питающая, согревающая сила. То была и страшная ее Ярость, и неописуемая Красота, и Грустные слезы. Нужно было только открыть душу. Что бы почувствовать. Ангел повернула голову в направлении, откуда пришел Волчий вой. Глаза ее наполнились грустью. Чем была она вызвана? Самим фактом существования воющего Зверя? Ее усталостью вести бесконечную войну с ними? Или же было нечто другое? То чего я покуда не понимал. Или не мог понять вовсе. «Нам нужно идти…здесь опасно», — грустно молвила она. Я, немного пошатываясь, поднялся с земли. Ангел стояла ко мне спиной и смотрела куда-то вдаль. Далеко за горизонт. Далеко за раскинувшиеся пустоши Ничего. По щекам ее текли слезы. Мысли, заполнившие ее сознание, сильно ранили ей душу. Ангел беззвучно плакала, глядя вдаль. Нужно было что сделать. Но я не знал что. В голове не было успокаивающих речей. Во взгляде теплоты. Все мое тело было заполнено не меньшей грустью. Потому что эта была ее грусть. Я тихо подошел к ней и встал по правую руку. Она раскрыла одно крыло и обняла меня им. Теплота разлилась по всему телу. Я прикоснулся пальцами к черным перьям. Они действительно были воздушными. Практически неосязаемыми. Она сильнее прижала меня к себе. Впервые за десять лет с ней рядом был кто-то, любивший, а не ненавидящий ее. Мы долго стояли и смотрели за горизонт. Человек и Ангел без неба. Никто из нас не осмеливался нарушить установившуюся тишину. Слова были лишними. Каждый из нас смотрел вдаль. И откуда-то…откуда-то я знал, что оба мы видим за ней одно и то же —  еще одну даль, бегущую далеко вперед, к новым пустошам и просторам. К Бескрайним пространствам, растянувшимся на тысячи километров. Путь. Длинный путь. «А в конце его стоит дверь, за которой кроются тысячи иных дорог…»,— тихо сказал я. Ангел опустила голову мне на плечо. «Миллионы…»,— прошептала она.

Глава 2. Жизнь

Отредактировано Nebel (2007-01-29 23:11:23)

b]Dzebbu[/b], Ванек, пиши дальше! )) интересно ж...ты давно стал писать этот рассказ?

Глава 2. Жизнь

     Рассвет стал робко растекаться на горизонте. Ночь медленно шагала в те-ни мертвых домов, что бы переждать в них ненавистный свет. Мы простояли в объятиях друг друга не один час. И за это время ни одно слово не покинуло наших уст. Но все же мы разговаривали. Души наши общались на ином уровне. И за время нашего молчания, я сказал гораздо больше слов, чем за всю прошлую жизнь. И услышал. Встающее солнце стало началом конца диалога. Слова стали менее частыми. Молчание более долгим. Взгляды в гла-за глубже. Наконец она поставила точку. Ангел опустилась на холодную зем-лю и закрыла глаза. Тело мое, согреваемое теплым крылом тут же пронзил холод. Я повернул голову на встречу потокам воздуха. Небо там было еще темным. Холод испускал свое последнее холодное ночное дыхание. В лицо мне теплыми лучами светило поднимающееся солнце. Шар его уже наполовину выбрался из-за горизонта. Я поднял голову вверх. На небе не было ни облачка. День обещал быть светлым. Беззаботность растеклась по моему телу. Лишь на секунду. Потому что в следующую раздался Волчий Вой. Теперь издавший его был гораздо ближе, чем в прошлый раз. Сердце перевернулось в груди. Дыхание резко участилось. Я перевел взгляд на свои руки. На которых три или четыре часа назад висела пара серых тварей. Ран не было. Кожа была гладкой. Она. Все было просто. Наука не сможет объяснить. Логика упрется в непроходимую стену двойного отрицания. Но я знал как. Любовь. Если она способна лечить души. То что же ей стоило починить тело? Ангел слышала мои мысли. А я знал ее. «Больше нельзя медлить. Они уже рядом», — сказала она и встала на ноги. Вынула свой острый меч из ножен. Описала им круг. Воткнула в землю. Встала на колени. Закрыла глаза и стала читать молитву. С каждым новым ее словом мертвая земля под нашими ногами приобретала более живой оттенок. Я прикоснулся к ней рукой. Почва была теплой. Вскоре из нее начала проклевываться зеленая трава. Это было неописуемо красиво. Тонкие стебли, казалось, рождались из ниоткуда. Слова Ангела пробуждали спящую под мертвой коркой землю. И трава была лишь началом. На моих глазах из почвы стали тянуться к небу тонкие стволы деревьев. По мере роста их толщина увеличивалось. Меньше чем за минуту в полный рост поднялись три белые березы с набухшими почками. Я не верил своим глазам. Но, прикоснувшись руками к живой коре, перестал сомневаться в реальности новорожденных древ. Ангел рождала жизнь. Посреди океана смерти возвела она живой остров. Возвела одной любовью и верой. Огромная энергия витала вокруг. Я ощущал ее. Она пронзала меня насквозь. Наполняла каждую клеточку тела. Поила собою душу. И источником ее была хрупкая девушка. Которая без чувств сейчас лежала на выращенной  зеленой траве. Она отдала всю себя порожденной ею жизни. Едва ли не ценой своей собственной. Я осторожно склонился перед ее телом. Грудь Ангела едва заметно приподнималась. Она спала. Ей нужны были силы. Я поднял девушку на руки. Ее голова немного склонилась влево. Жизнь спящей была сейчас так беззащитна. Ангел доверила мне самое ценное. Свою жизнь, за которую я не задумываясь отдал бы собственную. Но сейчас это было священным запретом. Она ожила мной. Как и я ею. Ответственность за две жизни легла на мои плечи. Моя заблудшая душа. Жизнь падшего Ангела. А небо. Его изгнанник творил больше жизни, чем вся его бывшая стая. Небо. Дьявол заступил на их земли. Что сделало оно? Оно прокляло свое дитя. Небо сказало: «она была слаба». Я смотрел на небо. 
     Волчий Вой  раскатился по воздуху. Звери стояли  за моей спиной. Мне не нужно было поворачиваться к ним лицом. Что бы понять. За мной было не меньше сотни. Челюстей. Около двух сот глаз. И четыреста лап. Зверей вел двуногий предводитель. И он пожирал глазами оазис жизни в пустыне смер-ти. Он не видел, кто покоился на моих руках. Никто из Них не видел. Но я не мог держать ее более. Она могла проснуться. Руки мои были холодными. Страх гулял по ним. Ангел заслужила отдых. Долг мой сохранить этот сон. Я знал. Как только орда за моей спиной увидит ее беззащитное тело. Черные крылья. И чистую душу. Она бросится вперед, что бы разорвать девушку на куски. Броситься не задумываясь. Но лишить ее сна. Дать проснуться на онемевших руках. С ужасом в моих глазах. Я аккуратно опустил Ангела на траву под березой. Поцеловал ее руку. Вынул из земли меч. И развернулся лицом к Ним. Волки щелкали зубами. Существо облизывало пересохшие без крови губы. Я взглянул в его страшные глаза. Окинул взглядом Зверей. А затем сделал шаг вперед. Орда кинулась на меня. Сейчас нас разделяло не более трехсот шагов. И расстояние это стремительно сокращалось. Существо пустило Зверей вперед. А само неспешно пошло за ними. Я пустым взглядом смотрел на меч в моих руках. Двести шагов. Он не был оружием. Меч был верой. Без нее он являлся ничем. Обычной палкой. Пальцы разжались. Сто шагов. Смерть. Пятьдесят. Я вновь поднял меч. И, выкрикнув проклятье, бросил его в синеву небес. Первый волк приблизился ко мне на расстояние прыжка. Он оторвался от земли и раскрыл челюсти. Внезапно, время остановилось. Летящий волк застыл в воздухе. Я мог видеть каждый зуб в его пас-ти. Раздался страшный треск, и земля справа от меня разломилась. Из образовавшейся щели повеяло жаром. Оттуда раздавались страшные крики нечеловеческой боли. Слышался свист кнутов. Передо мной растворила свои двери сама преисподняя. Из расщелины вылез Демон. Не рогатая безобразная тварь. Но ангел с белыми как снег крылами. Он подошел ко мне и протянул руку. Демон обещал встать плечом к плечу со мной в этой схватке. За клятву верности. Он говорил мне, что вместе мы сможем уберечь ее. Пророчил нам светлое будущее. Долгую жизнь. А за все это. Просил лишь после отплатить ему. Верностью. Нерешительность захлестнула меня. Он был искренним. Но что-то внутри меня говорило, что Ангел врет. Ища подсказку, я поднял взгляд к небу. Ангел лишь засмеялся и хлопнул меня по плечу. Не я ли проклял лазурь эту секунду назад? Он предлагал помощь. Небо предлагало смириться с неизбежным. Так Демон ответил мне. Он тянул руку. Вариантов более не было. Я медленно стал поднимать свою. Что бы поставить крест на се-бе. Вдруг, слева от меня упал меч, брошенный мною в небо. Он светился яр-ким светом. От него веяло теплом и добротой. Так же, как и от Нее. Демон зло смотрел на этот подарок. А потом холодным тоном, в котором не осталось и толики былого дружелюбия, сказал мне: «Она умрет. Умрет мучительной смертью. Ты же не хочешь этого». Но на этот раз. Он лукавил. Я взял в руки меч. Ангел злобно усмехнулся. Оттолкнулся от земли. Взлетел ввысь и спикировал обратно в Ад. Волк, прыгнувший на меня, наконец-то достиг своей цели. Его зубы впились мне в руку. Но я легко сбросил его и пронзил мечом горло. Сила бурлила во мне. Огромная сила. Меч в моих  рассекал бросавшихся на меня Зверей, едва те касались его лезвия. Визг, кровь, боль. Все смешалось в один большой комок. Усталости не было. Была лишь ярость. Праведная ярость. Зло погибало от зла. Во имя добра. Во имя жизни. Я разрубал Волков. Пока не понял, что дерусь с воздухом. Поверженная Орда лежала у моих ног. Я стоял по щиколотку в крови. А сзади, в пяти шагах, росли три белые березы. Зеленая трава. На которой спала Ангел. Каким-то образом. Все же мне удалось сберечь ее. Но какой была цена? Какой она бы-ла? Небо проявило милосердие? Я не мог в это поверить. Оно возьмет что-нибудь взамен. Обязательно возьмет. Дьявол назвал свою цену сразу. Небо же лишь тихо прошептало ее в тишину. Рано или поздно я узнаю это. И цена будет непомерно высокой. И Рай и Ад. Чем были они? Двумя враждующими лагерями? Лазурные купола стоят высоко над землей. Но фундамент их лежит глубоко под ней. Это две большие тюрьмы. И главная разница состояла в том, что узники одной из них тешат себя мыслью, что они стоят выше других. И за этим тщеславием не могут разглядеть до блеска начищенных решеток в красиво убранных камерах. Всего лишь. А стоит только оступиться, и ты летишь вниз. Падение. Страшный удар. И нет более крыльев. Нет снисходительной улыбки,  доброты. Остается только отчаяние. Наверху есть место только самым чистым. Тем, кто умеет смотреть под ноги. Не отвлекаясь на такие мысли. Я, как и Она попал в сети богов.
    Существо подошло ко мне. Оно окинуло безразличным взглядом остатки своей армии. Убийца смотрел на меч в моих руках. В глазах его выражалось ничего. Хотел ли он броситься на меня, или терялся в догадках. Эти мысли скрывала в себе его душа. Если она была у него. Инстинкт подсказывал мне, что нужно напасть первым. Но я не решался. Сила, все еще пульсирующая в моем теле до сих пор был направлена лишь на защиту. Не было никаких гарантий, что она не покинет меня, как только я занесу меч над Убийцей. Потому что он был пассивен.  Риск был слишком велик. Я не имел права идти на него. Похоже, Существо прекрасно понимало это. Или читало мои мысли. Но нападать не решалось. Какой бы силой оно не обладало. Сейчас со мной было небо. Мы стояли и смотрели вперед, испепеляя друг друга взглядом. Но на большее никто не решался. Пока. Где-то глубоко в душе у меня ютилась надежда, что он уйдет. Но реальность смела ее. Она была горькой. Убийца пришел в движение. Он двинулся вправо, не сводя с меня глаз. Я последовал его примеру. Мы стали ходить по кругу. Он испытывал меня. Сердце бешено стучало.  Он мог наброситься в любой момент. Я же нет. Существо изменило направление и ускорило шаг. Мне едва удавалось поспевать за ним. Оно не было живым. Усталость была чужда ему. Убийца измотает меня. А потом убьет. Загрызет, осушит. Дыхание было очень частым. Сердце стучало. Ноги едва передвигались. Я сомневался, что смогу поднять сжимаемый в руках меч, не говоря о том, что бы взмахнуть им. А Существо продолжало двигаться. Теперь оно меняло направление по несколько раз в минуту. Бессистемно. Предугадать его действия было невозможно. Когда оно свершило очередной поворот, я запнулся в ногах и полетел вниз. Это была его победа. Убийца бросился ко мне и вонзил свои острые зубы мне в шею. Острая боль пронзила ее. Сил сопротивляться уже не было. Жизнь вытекала из меня через четыре отверстия и лилась в глотку Существу. Бессилие. Обреченность. Эти чувства смеялись надо мной. А я ничего не мог противопоставить им. Кроме одного. Ненависти. Она вновь стала спасением. Ее яд разлился по крови. Он попал в сердце. Оно забилось в бешеном темпе. Кровь вскипела. Собрав оставшиеся силы в кулак, я схватил Убийцу за горло и стал душить его. Его хватка заметно ослабла. Он не ожидал сопротивления. Я стал медленно подниматься с земли, не отпуская Существо. Оно хрипело. Меч лежал в двух шагах от меня. Держать кровососа было тяжело. Он стал гораздо сильнее с момента нашей прошлой встречи. Нужно было убить его. Это был вопрос выживания. Убить. Я со всего размаха ударил его по лицу, отпустил его гор-ло, бросился к мечу. Убийца кинулся за мной. Мой удар нисколько не смутил его. Ярость вскипела в нем. Ошибиться было нельзя. Сейчас он был гораздо более опасен, чем минуту назад. Если я вновь попаду к нему в лапы, то он сначала убьет меня. А уж потом выпьет красный нектар. Существо быстрым шагом шло ко мне. Я, согнувшись в коленях, стоял к нему спиной. Кода Оно было совсем близко и готовилось продолжить начатое, я резко поднялся и вонзил меч ему в живот. Провернул несколько раз вокруг своей оси. Убийца несколько раз дернулся. Даже попытался  схватить своими холодными паль-цами шею. Но я сильным толчком повалил его на землю. Вырвал меч и вон-зил ему в горло. Кровь ручейком полилась из него наружу. Я не мог изба-виться от ощущения, что алая жидкость эта принадлежала не ему. А мне. Вы-тащив меч, я бросил его рядом с трупом. Голова сильно кружилась. Ноги подкашивалась. Я повернулся к белым березам. Ангел все еще спала. Улыбка расплылась по моему лицу. А потом я рухнул на землю. Сил больше не было. Небо было очень светлым. Прохладный ветерок пробежался по моему лицу. Он колыхал листья берез. Они тихо шелестели волшебным звуком. Вместе с ними пела и трава. Они тянули мне красивую колыбельную. Вскоре к их го-лосам присоединилась веселая трель кузнечика. Воздух огласил запах ро-машки. Была ли то больная иллюзия, или надо мной действительно порхала бабочка? На этой мысли я провалился в глубокий сон.   
    Проснулся я от дуновений ветра в мои закрытые глаза. Дымка сна не хотела покидать меня. Зеленая перина из сочной травы была такой мягкой. Убаюкивающие запахи цветов так приятно благоухали. Лучи солнца грели все мое тело. Звезда была уже высоко. Возможно, в зените. Возможно, уже перевалило за него. Мне не хотелось просыпаться. Но ветерок продолжал дуть в них. Он медленно и игриво уводил сон от меня. Аккуратно вел за руку из мира грез в реальность. Я разомкнул веки. Ветерком служили свернутые трубочкой губы Ангела. Она улыбалась. Когда ее зеленые глаза поняли, что я проснулся, она весело сказала своим чудесным голосом: «Вставай, соня». А затем отошла куда-то в сторону. Мне пришлось приподняться с земли и сесть, что не терять ее из виду. Ангел стояла, прислонившись спиной к белой березе, и смотрела в даль, озаренную солнечным светом. Все было так знакомо. Следуя сценарию, я поднялся и подошел к ней. Встал рядом. Бросил взгляд вдаль. То, что открылось моим глазам, заставило меня широко раскрыть рот. Я видел не мертвую пустошь. Не дюны песков. Или выжженную землю. Взору моему открылись раскинувшиеся на многие километры леса, синие реки. Я смотрел на природу неописуемой красоты. Миллионы деревьев. Красно-желтые листья стройной стеной стояли вдали. Все было живое. По какой-то причине. Смерть не тронула эти леса. Не тронула ли? Я перевел взгляд на Ангела. Она с любовью смотрела на красоту вдали. За нашими спинами уже стояла березовая роща. Как я мог не заметить этого? Ангел рождала жизнь. Восстанавливала баланс. Отверженная небом. Завещанная Сатане. Она возрождала Землю. «Почему ты делаешь это?», — задал я ей очевидный вопрос. Но ответа не получил. Она лишь опустила взгляд в зем-лю. Ангел хотела спасти человечество. А небо уничтожило его. Дало унич-тожить. Она хотела почувствовать жизнь, но каждый день сталкивалась со смертью. Ей не хотелось убивать, но враги хотели ее смерти.  Она хотела лю-бить. Но за спиной были крылья. Создать новый мир. Построить на обломках старого. Возвести из сажи смерти новую, прекрасную жизнь. Ангел делала это. Но не знала зачем. Так долго избегала она этого вопроса. А теперь он встал пред ней. Взял за руку и взглянул в глаза. Нужна ли была причина? Нет. Таковая была излишней. Она подняла взгляд на меня. И долго смотрела в глаза. «Теперь я не одна. Сейчас это единственное, что сейчас имеет смысл. Остальное второстепенно », — молвила Ангел. А затем достала из кармана своих коротких шорт компас. Взглянула на него. Встала спиной к лессам, не-когда рожденных ею. «Идем. Дальше. На север», — в голосе Ангела чувство-валось рвение. Ей нетерпелось двинуться в путь.  Поднять из смерти новые рощи лесов. Рассадить в мертвом мире жизнь. Таковой была ее цель. А зна-чит, она станет и моей. Впервые в жизни я чувствовал, что нашел то, что хо-тел найти всегда. Но никогда не искал. И не знал, что это. Любовь или вера. Цель или гармония. Рай или Ад. Тьма или Ангел.  Теперь это наша дорога. Как и этот мир. Будущее ждало нас.

Глава 3. Рассказ Ангела.

Глава 3. Рассказ Ангела.

     «Что случилось после того, как ты проснулась на земле?»,— спросил я ее. Мы шли. Оставляя позади пройденный путь, мертвые дома, холодную землю. Пейзаж был так не похож на ту живую картину, которую Ангел сотворила несколько часов назад. Душа уже успела к ней привыкнуть. И сейчас противилась реальной картине мира. Два вопроса крутились у меня в голове. Первый я озвучил. Второй же был таковым: почему она не исцеляет землю, по которой мы идем? Я знал, что ответит она только на один. Поэтому первые несколько часов пути молчал. Выбор был не прост. Но времени было много. Я думал. И, наконец, пришел к единому решению. Ангел ждала вопроса. Она знала, о той борьбе, что шла в моем мозгу. Не могла не знать. Единственное, что было ей не ведомо — это ее исход. Но когда я огласил его, она прикрыла свои зеленые глаза. Ей не хотелось отвечать. А возможно вспоминать. На ли-це ее отразилась глубокая грусть. Горькие мысли бродили в ее голове. Однажды надежно запертые за дубовыми дверьми. Теперь вырвались на волю. По моей вине. Из-за неосторожности. Сожалеть было поздно. Она найдет в себе силы ответить. Как бы больно ей после этого не было. «Много всего случилось. Это рассказ не на один час»,— тихо сказала она. Я не стал говорить ей очевидное. Она понимала это лучше меня. Путь наш шел вперед. Конца ему не было видно. Ангела несколько раз глубоко вдохнула, словно готовилась опуститься под воду. И начала свой длинный рассказ.   
    Я была разбита. Все, о чем  так мечтала, будучи наверху, находилось так близко. Можно было коснуться этого, ощутить. Но изменить. Нельзя. Мои крылья стали проклятием. В какой-то момент я возненавидела их… всей душой захотела, что бы они отпустили меня, растворились. И небо вновь прокляло меня. За эти мысли. Страшная боль пронзила крылья. Я закричала. Так громко, как только могла. Птицы в ужасе взлетели с ветвей, белки спрятались в свои норках. Весь лес пронзил страх. Ветер задул со страшной силой. Он подхватил  волну ужаса и унес с собой. Часть ее утонуло в водах реки. Мертвые рыбы всплыли на ровную поверхность. Отголоски достигли небес. И с них полилась вода. Оно плакало. Проливало слезы вместе со мной.  Я в агонии каталась по земле. Каждая прожитая секунда раскаленным железом прижигала миллиметр за миллиметром моих крыл. Я вырывала с корнем растущие рядом цветы, превращая места их бывших домов в одну большую рваную рану на доброй земле. Боль…во мне была одна боль. Хотелось броситься на вертикальную стену. И забраться на нее.  Но рядом ее не было. Поэтому я просто кричала, надрывая связки. А когда вместо высоких нот из горла стал доноситься хрип — я вгрызлась себе в запястье. А затем во второе. Боль стала иной. Две составляющие ее наложились друг на друга, образовав непонятное чувство. Я чувствовала, как кровь ручьями течет по рукам. Губами я прильнула к ранам и стала пить ее. Сначала она не лезла в горло. Но потом… вкус ее изменился. Кровь не стала сладкой… но вкус был сладок. Горечь едва задерживалась на языке, а потом пропадала. Меня пьянил этот вкус. Аромат. Я не помню, как упала в забвение. Помню лишь тьму, поглотившую меня.
    Не знаю, как долго я была без сознания. Возможно час, а может быть несколько. Очнулась я на земле, среди вырванных цветов, с засохшей кровью на руках. Боли больше не было. По всему телу гулкими ударами отдавались быстрые сокращения сердца. Я боялась шелохнуться. Мне казалось, что сто-ит только одному мускулу сократиться, как агония вернется. Я пролежала так несколько минут. Затем начала осторожно шевелить пальцами. Открыла гла-за. Дело шло к закату. Небо было в золоте. Солнце уже скрылось за строй-ными рядами деревьев, и лучи его едва проходили сквозь них. Я привстала с земли и села, обхватив руками колени. Если бы не кровь и раны на руках, мне бы удалось убедить себя, что случившееся было кошмарным сном.  Мне было страшно. Ведь я была смертной.  Небо могло обрушить на меня любую кару. Ему ничего не стоило повторить пытку. Взор мой вознесся к облакам. Я не понимала их. Все их милосердие и баснословная доброта. Вылились на меня водопадом. Когда под их сводами умирали дети, погибали от ножей негодяев невинные люди. Они находили время, что бы наказать тех, кто предал их. Потому что это задевало напрямую. Но не дальше. И я не замечала этого, пока была там. Возможно, догадывалась. Знала глубоко в душе. Но не реша-лась размышлять. Высокая стена ограждала мозг от таких мыслей. Стена, по-ставленная самовнушением. Что Они всегда правы. Знают все. Нам нужно было лишь следовать их указаниям. Стремиться. Они делали все остальное. Созерцали. Так это называлось. Самая почетная функция, которую только может получить Серафим. Смотреть.
    Я осторожно поднялась с земли. Боли не было. Я получила свою дозу. Теперь. Главный врач непременно назначит новую. Но пока его руки не дошли до столь мелких дел, можно было вновь с любовью посмотреть на мир. На все, что было вокруг. В голове столкнулись два противоречия. Глаза мои плескались в красоте леса, ласкали каждое деревце, каждый напитанный жизнью зеленый лист. Уши внимали шепоту ветра, его непревзойденной игре на лелеющих  душу инструментах природы. Отдельная травинка или веточка. Хор листьев или солирующий плеск воды. Все это сливалось в чарующую музыку. Которую невозможно повторить. Она всегда уникальна. Все вокруг было прекрасно. Великолепная работа. Автором которой являлось небо. Но я ненавидела его. Их. Они мастерски владели кистью. Руки их некогда породили на свет эту красоту. И она стала их проклятием. Гордостью. Смертный грех, который связывает нас. Образ и подобие не означало лишь внешнее сходство. Возможно, не задумывалось. Но вышло. Это резало им глаза. Земные твари, дети их умений. Могли иметь свое мнение. Быть не согласными. И в итоге – не повиноваться. Эти противоречия терзали меня. Душа не знала, к чему прибиться. С кем согласиться. Компромисс пришел так же неожиданно, как смерть встает на пути. Этот мир был зеркалом. В котором можно  разглядеть настоящие Их образы. Прочесть все изъяны на стройных белых фигурах. Недостатки, о которых я лишь догадывалась, будучи рядом с Ними наверху. Но никогда не видела. Они скрывали их. Это было просто. Стройные речи о движении к недосягаемой чистоте, совершенству. Грациозная походка. Блестящие мечи. Загадочность. Слова о грядущем Суде. Когда грех будет изобличаться, каленым железом выжигаться из мира. Бесконечно текущая вода. По замкнутому кругу. Верили, соглашались…убеждались все. Вечность всегда брала свое. Я лишь сомневалась. Но никогда не смела возражать. И вот теперь. Впустила иной взгляд в душу. Некогда прекрасная картина стала иной. На ней были следы черного разложения. Зло. Зло свободно бродило по ней. Сеяло свои семена. Просто. Небо не вмешивалось. Не хотело. На то были причины. Известные только им. Это бездействие. Полностью понять я смогла только стоя здесь. Земля давно уже жила иной жизнью. Не той, что вдохнули в нее когда-то. Быть может, Они утеряли контроль над ней. Все, что было вокруг, уже творение самой рожденной жизни. И ее детей. Я любила именно этот мир. Лишенный давно продиктованных канонов. Здесь было мое место. Всегда. И вот, я вернулась сюда. Небесные цепи все еще давали о себе знать. Вкус свободы был давно забыт. Но само слово, ее образ. Им не удалось вырвать это из памяти. И сейчас я видела, составляющие частицы. Все только начиналось. Вновь. Во второй раз.
    Пара секунд нахождения в вертикальном положении отдались во мне сильной головной болью. Мир поплыл перед глазами. И не понятно было, кто в действительности совершал движения. Тошнота подступила к горлу. Я закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-то определенном. Но такового в мозгу не нашлось. Тогда я стала искать точку опоры вокруг. Она нашлась. Тихий звук текущей воды. Я впустила его вовнутрь. Доверила ему свое состояние. Звук медленно стал приглушать гулкие удары молота в голове. Оглушающие. Громкие. Давящие. Монотонные. Тихие. Едва слышимые. Нет. От них осталась одна глубокая тишина. Я внимала ей. Это была самая красивая и мелодичная мелодия, которая за прошедшую вечность проникала в мою душу. Ничто. Ей просто не было равных по силе звуков. Тишина всегда предшествует оркестровому грому, плачу скрипки, трелям флейты. Молчание становится на их место после нескольких минут яростных попыток одержать над ним верх. Но тишина от такой смелой, но обреченной борьбы, становилась лишь вязче. Она пропитывается звуком, растворяет его в себе, смешивая с остальным набором поглощенных некогда нот. И если прислушаться к ней. Можно уловить эти фантомные боли. Далекий-далекий голос, рвущийся из недр сырой черной бездны.  Он есть. Просто часто его не хочется слушать. Я раскрыла глаза, разлучив тишину с ее родной сестрой — темнотой. Такая потеря лишила ее статуса абсолютной. Теперь это была красота с примесями чего-то лишнего. Всего один неверный мазок портил красивую картину. Я оторвалась от нее. И перевела взгляд на текущую воду. А затем на руки. Они были в крови. Моей крови. Уже тогда, где-то в глубине души, я поняла, что этот нектар стал для меня потребностью. И больше психологической, чем физической. Единожды вкусив его, услышав аромат, испытав чувство, что ты пьешь красную жидкость, не вернуться к этому просто нельзя. Это животное, древнее чувство. Если бы тогда я знала, насколько оно предопределит всю мою дальнейшую жизнь. Сделает из меня ту, кем я являюсь сейчас… но даже в этом случае отказаться бы от него не смогла. Я нашла в себе нечто новое. Сущность, о существовании которой я даже не догадывалась. Хотя прожила вечность. Отказаться от самой себя. Поставить крест на новых знаниях о собственной душе. Нет. Я ни за что не изменила бы свой выбор. Ощутить нектар на языке вновь.
     Я не знала, что думать тогда. Чувство пока только зарождалось во мне. На росток изливало ненависть здравомыслие. Оно шептало мне, что нужно стыдиться. Самой себя. Решительный ее тон практически убедил в этом. Но какая-то часть меня, пробудившаяся в момент высасывания крови из собственных рук, противилась. Одна удерживала чашу весов. Не давала перевесить ее окончательно. Две силы сошлись и разошлись. Малой кровью. Одна поняла, что недооценила другую, вторая убедилась в том, что способна противостоять ей. Они ушли собирать силы для новой атаки. Только одна считала, что обороняться ей никогда не придется. Соперница же ее планировала нападение. Наступившее затишье я решила заполнить земными проблемами.  В голову пришла одна простая, но захватившая всю меня мысль. Она плеснула в спящее любопытство порцию бензина и бросила в него спичку. «Как я выгляжу?»,— вопросила она. Некогда старая привычка вернулась… там, наверху. Не было зеркал. Потому что практически нет лиц. Только Они наделены ими. Прошедшее миллионы испытаний, посвятившие свету всех себя. Свершившие великие дела. Так они обретали черты лица. Становились не безликой массой. Вся моя стая не помнила свое настоящее отражение. Которым их одарила земля. Все что они знали о себе — это то, что видели другие. Прозрачный овал вместо лица. С двумя светящимися синим светом щелочками вместо глаз. И крыльями. Неописуемо красивыми крыльями. Но на небе не было ни гор, ни километров расстояния, что бы насладиться пьянящим чувством полета. Нельзя взлететь выше небес. Крылья были меткой. Не более того. Значок, вживленный в тело, укутанный  белым оперением. Я была одна, кто не была проклята забвением. Мое лицо никогда не покидала свое место в кладовой воспоминаний. Более того. Порой мне удавалось пробудить воспоминания в других. Простыми словами. Описанием картины. Иногда и они вспоминали себя. А вместе с этим возвращались к ним и детали прожитой жизни. Сначала клочками несвязанных кусков разорванных образов. Но потом. Некая сила собирала части головоломки воедино. И тогда ангелы просыпались. Лишь ненадолго. Они либо захлебывались собственной застывшей в жилах кровью, которую внезапно начинало перегонять сердце. Либо… отрешались. Почему-то считали, что вступили в новый этап. И решали, что нужно покончить с прошлым. Они не говорили мне. Но я чувствовала, что где-то в глубине души они ненавидели меня. За открытые знания. Тяжело было жить с ними, понимая, что ты теперь тот, кем когда-то и не мечтал быть. И чувствовать, что это место не такое уже теплое и желанное, каким считалось когда-то. А во многом даже и холоднее.
   Я подошла к берегу и склонилась над прозрачной водой. Опустила в нее руки. Поднесла их к губам. Бледно-красные ручейки стали стекать по щекам в реку. Воды  приняли их в себя. Разнесли страшную тайну по своим бескрайним просторам. Разделили ее на тысячи частей. И никто уже никогда не сможет собрать их воедино. Случившееся навсегда останется нашей тайной. О которой мы никогда не осмелимся заговорить друг с другом. Но помнить будем вечно. Я смыла кровь с запястий, убрала ее следы с ладоней и пальцев. Смочила глаза. Продержала их закрытыми несколько секунд перед испытанием. Правдой. Истиной. Последующие знания решили все. Они стала переломным моментом. Ступенькой, ведущей не вверх или вниз. Но перемещающей в ином направлении. В другой лестничный пролет. Иной мир… тихо бились секунды. Момент. Свет. Громкий крик отчаяния вырвался из моего гор-ла и вознесся к небу. Ненавистью полетел в него. Подлинной ненавистью. Пробудившейся. Как и все несветлое во мне. После вечного сна. Уже после я задумалась над вопросом: почему они не стерли из меня этого. Или…из нас. Что мешало им. Варианты ответа  хватали меня за руки и вели каждый к своему повороту на развилке. Их было много. Слишком много, что бы тщательно проанализировать каждый. Один из указателей острым концом своего носа утыкался в бегущую вдаль извилистую пыльную линию. В самом ее начале справа от грунтовой дороги стояла исписанная краской, мелом, углем и просто выцарапанными словами бетонная стена. Среди прочих бессмысленных выражений на ней засохшей красной жидкостью, до боли напоминающую кровь, горела фраза: потому что это Их составляющая. Они родились с этим. В начале второго пути лежал обглоданный стервятниками человеческий скелет. Рядом с его правой костью, некогда бывшей покрытой плотью рукой, лежала старая шляпа. Из нее выглядывал свернутый в трубочку листок желтой бумаги. Я знала, какие слова хранит он в себе. Это было просто: проклятье. Они прокляли тебя. Третью дорогу освещал мистический свет лу-ны, отбивший у солнечного дня кусок неба. А так же небольшой по диметру коридор от выси до земли. По которому шел ночной свет. В узком кругу на земле, в самом его центре стоял воткнутый в землю серебристый меч. Не броское, но добротное оружие. Это было понятно сразу. На лезвии неземной красоты буквами было выбито слово: избранный. Оружие пленило мое серд-це. Даже не сам меч, нет. Только слово. Его смысл. Я стала человеком. И третьим моим грехом стала гордость. Потому что первые два были перво-родными.
   Я кричала. А потом, когда не смогла более подпитывать голос воздухом,  заплакала. Упала на землю и заплакала. Как Они могли? Это была жестокость. Достойная бесов. Не белокрылых серафимов. Мои крылья поменяли свой цвет. Они сожгли их. Некогда белоснежные перья стали чернее ночи. Дыхание сбивалось. Слезы лились из глаз с дикой силой. Нет. Нет! Лишить ангела крыл значило сделать из него смертного. Забрать у него дарованную привилегию: быть высоким. Это был просто удар по чести. По самолюбию. Я пережила бы это. Более того, приняла бы как подарок. Но Они знали это. Поэтому назначили самое страшное наказание. Черные крылья. Черные перья. Ничем нельзя вернуть им первозданный цвет. Ни океанами крови. Ни тоннами добра. Это клеймо. Такому Ангелу не рады даже в Аду. На нем стоял крест. Его дорога уходила в вечность. В бесконечные скитания. В которых он либо терял рассудок. Либо пропадал в лабиринтах собственной души. Ибо единственное, что он мог делать — это размышлять. Он плутал в темных коридорах самого себя. Навсегда. Вечно бродил в полной темноте, водя рукой по стенам. Выхода нет. Это обреченность. Смерть для него чужда. Жизнь не возможна… это страшно. Очень страшно. Небо прокляло меня этой участью… но Сатана спас меня. Меня нельзя назвать Ангелом. Я не вечна. А это ломало всю тяжесть наказания. Но… мне было жутко. Небеса были способны на такое. И только чудо спасло меня. Суть его была проста — клятва верности Дьяволу. Конечно…возможно, он придумал бы нечто еще более страшное для меня… возможно, небо таким образом хотело уберечь меня от не-го…а может быть и нет. Каждый из них мог иметь своего цвета и содержания планы относительно меня. Но тогда. В те минуты отчаяния меня не интересовали эти мысли. В голове все время крутилась одна картина, ставшая по-ка единственной, из нашедших место в галерее: я, рассекающая воздух чер-ными крылами. Белый цвет стал единственным, который я могла принять для них. Как и все, что осталось во меня после заточения в раю, он был привит мне. На небе каждый кирпич белоснежных зданий, каждый камень мраморных бульваров, снежинка и дерево. Все было сковано цепями стандартов. Потому что они лучшее. Небо не признавало изъянов. Мы, сдавшие экзамены в него. Были неотесанными скалами, из которых скульпторы пыталась сделать шедевры. Нужно было стать бесчувственными глыбами. И покоряться их рукам. В какой-то момент работа заканчивалась. Выдавался сертификат идеальности. А после начиналась бесконечная борьба. По поднятию планки. Сверхидеал. Этому нет конца. Потому что нет предела совершенству. Но здесь, на Земле. Я забыла, что однообразие не приветствуется. Напротив. Каждый предмет может иметь тысячи оттенков. Форм. И при этом выполнять одну и ту же функцию. И тем прекраснее он. Чем сильнее отличается от остальных. Я не вспомнила бы это. Никогда. Если бы не последовавшие после события. Не небо или Ад были их авторами. Но сама земля. Мать Сыра Зем-ля. Это древнее божество. Языческое? Я готова была уверовать в него. В нее. Она стала родителем моего счастья.  Потому что надо мной раздались взмахи крыльев. Я, полностью преданная горю, не обратила на них внимание. Тем более, что они вскоре они затихли. Но после что-то стало дергать мое крыло. Не монотонно с одной только целью — вызвать раздражение, но игриво, с робким желанием получить толику внимания. Я перевела на крылья красные от слез глаза. Их теребила голубка. Она продолжала свое занятие еще не-сколько секунд, так что я смогла немного рассмотреть ее. Первое, что броса-лось в глаза — это черное оперение. Абсолютно. Далее глаза… не знаю по-чему, но в душе от одного взгляда на них стало легче. Словно в них было не-что, что успокаивало ее. Я не знала что. Когда птица поняла, что ей удалось привлечь мое внимание, она своей смешной походкой подошла к моим коле-ням. Опустилась на землю. Подняла маленькую головку и взглянула мне в глаза. Именно в них. Взгляд ее был очень добрым. В нем чувствовалось то, чего я не ожидала тогда даже от человека. Понимание. Настоящее понимание. Именно его почувствовала душа, когда я первый раз только скользнула по ее глазам. Голубка понимала меня. Потому что сама была в таком же положении, что и я. С момента рождения. Черные крылья были с ней всегда. Ей не была ведома горечь утраты белых перьев… но она понимала, что значит жить среди стандарта, не удовлетворяя ему. Я же нет. Никогда на меня не было брошено унизительных взглядов. Не было ни насмешек, ни злых шуток. И банальных оскорблений. Кто понимал горечь лучше? Птица научилась видеть в своем черном оперении благо. Подарок. Она не такая, как они. Серая толпа. Вот кем они были. Голубка встала выше них. Как бы то ни было, венец лидерства лежал на ней. И держался он исключительно на зависти, недалекости и злости ее соседей. Они сами сделали ее таковой. Своей волею. Душами. Очень схожая ситуация была и на небе. Мы были не стадом…стаей. У нас присутствовал лидер. Лидеры. Было понимание их превосходства. Имела место организованность. И мы чтили тех, кто был иным. Имел лицо. Заработал. Но вокруг этого крутилась вся жизнь… это бесконечно стремление. Все начинали с ничего. С одного и того же белого листа. Здесь же, на земле. У всех был разный старт. Кто-то имел больше, кто-то меньше. Все компенсировалось. Завышенная красота уравновешивалась бедной душой. Или грустной судьбой. Всегда можно было остановиться. Был выбор. Именно он давал жизнь миллионам новых возможностей. Наверху же его не было. Наверное, именно поэтому  у нас забирали память об этой жизни. На земле мы были смертны. Любая жизнь кончалась одинаково. И не важно, какую ты ее прожил. Оставили ли память. Возможно, кому-то еще твоя история покажется интересной. И он сможет почерпнуть из нее что-то. Но знать ты этого уже никогда не будешь. А когда смерти нет… нет и выбора. Как можно понять верность или ошибочность избранного пути, если ты никогда не дойдешь до его конца? Возможно, были и иные дороги. Но как найти их? Нам показали только одну. Уже пройденную на бесконечно далекое расстояние. Бесконечность… если можно шагать дальше, значит возможно стать лучше. Они были правы, отнимая у нас память о жизни. Потому что в ней сохранялся образ Великой Смерти. Конца. Мне жаль Их. Теперь. Ведь Они знали и это. Потому что смотрели. Слезы всегда наворачиваются на глаза от этой мысли. Несчастные Ангелы, желающие рухнуть вниз… прокляни, Господи, их ду-ши…дай им вдохнуть.
    Я взяла голубку на руки и поднесла к груди. Птица была теплой. Очень теплой. Температура ее тела осушила мои слезы. Выжгла печаль. Согрело спокойствие. Вскормила радость. Я не такая. Да. Мои крылья единственные на этой земле. В них была красота. Великая красота. Дар. Это был дар. С каким бы злым умыслом мне не  вручили его. Их ожидания не оправдались. Я улыбалась. Была счастлива. Хотелось творить. Одарить мир рвущейся наружу силой созидания. Потребность просто бурлила во мне. Горячие капли взлетали высоко над котлом, грозясь самопроизвольно вырваться из души. Приятное чувство. Быть может самое приятное из всех, что я когда-либо испытывала. Голубка ущипнула меня за ухо. Она все понимала. Мы нашли друг дру-га. Две непризнанные красоты. Каждый вынес из этой встречи последний кусочек картины своей душевной гармонии. Пока. Она была идеальной. Покуда черные полосы неизвестности не отступят дальше в бесконечную даль перед знанием. Которое порождало лишь новые места для деталей. Я поцеловала птицу. Вложила в это прикосновение все тепло и нежность, которые только смогла найти внутри себя. Голубка встрепенулась. Она почувствовала… еще раз нежно клюнула меня за мочку уха и вспорхнула. Время уносило ее вдаль. К садящемуся солнцу. Неземная прелесть могла сравнить только с настоящей земной красотой. Только в ее лучах можно было сказать. Они родные. Их писал один художник. Быть может разной рукой. Но душа… душа была одна. А это главное. Я долго смотрела вслед удаляющейся птице. В какую-то секунду мне захотелось броситься за ней. Взлететь и парить рядом. Пусть. Жизнь течет в стороне от нас. Мы будем вместе. Построим новую. Свою. В которой будет место только для нас двоих. Лишь на секунду я забыла…для чего спустилась вниз. Так мало для земной жизни. И неисчислимо долго для небес. Быть может именно в тот момент. Было принято страшное решение. Шестеренки механизмов крутятся очень долго. Но все же двигаются. Решения обсуждаются. Но не только. Оказалось, что и принимаются. Было ли мое предательство толчком, или я просто оказалась здесь лишком поздно. Я не знаю… до сих пор. Судьба уготовила мне страшный сценарий. Страшный…
    Когда птица скрылась за горизонтом, я более не могла оставаться в бездействии. Сила. Наполнила все тело. Ее нужно было высвободить. Каким-то образом. Я повернула голову вправо. Взгляд встретился со старым древом. Оно ничем не отличалось от других своих собратьев. Но что-то делало его уникальным. В моих глазах. Я прислушалась к себе и поняла…у него было иное расположение ветвей. Другой цвет коры. Не так много листьев. А еще. Другой голос. Которым оно звало меня к себе. Потому что в голове раздавались и иные голоса, с которыми можно было сравнить бас дерева. Сначала тихие и едва различимые в музыке ветра. А потом и настоящие звуки, не фантомы. Лес звал меня. Не только деревья. Я слышала, как говорила трава. Грибы. Камни. Бабочки и букашки. Вокруг было столько жизни. Подумать только. Ведь когда-то давно… я бы не смогла понять этого. Не узрела бы. Такое плотное скопление жизни. Я подошла к старому древу. Голос его вливался в уши сладкой песней. Но как ответить ему. Я не знала. Это был язык чувств. Подушечки пальцев покалывало. Стремясь успокоить их, я приложила ладонь к толстой коре. И тогда чувства вырвались наружу. Открылась дверь. Их поток рекою полился в дерево. Я ощутила его. От глубоко уходящих в землю корней до тянущихся к небу ветвей. Ему было больно. Кожу его в некоторых местах прогрызли короеды. Свежая рана от острого топора ноющей болью растекалась по всему его телу. Дерево просило помочь. Молило. Потому что знало, что это в моих силах. Знало. Сострадание слезами потекло из моих глаз. Я сосредоточила всю себя на желании залечить увечья старого сторожа леса. И этого оказалось достаточно, что бы воплотить стремление в действительность. В процессе исцеления я слышала только голос дерева и ничего более. Оно рассказывало мне. Как встречало миллиарды рассветов и закатов. Как холодный осенний ветер срывал с него листья, погружая его в глубокий-глубокий сон. Дерево поведало, как звонкая трель проснувшихся после лютых зим ручейков пробуждала его. Оно описало мокрый снег на своих руках. Как он превращался в воду и стекал по телу вниз. Я внимала словам о зреющих почках. О теплом летнем воздухе, играющем в его вновь родившихся зеленых листьях. Душу мою волновали рассказы о путниках, нашедших крышу под густой кроной. Их слова благодарности ему. Старому дереву... я слушала историю целой жизни. Растянувшейся на несколько сотен, а возможно и больше, лет. Жизни, о которой я никогда ранее не задумывалась. И когда жила на земле. И тем более, когда существовала на небе. Жизнь, в которую я неоднократно вмешивалась. Оставляла свой след. И  только сейчас  поняла, что таких жизней вокруг очень много. Весь лес. Вся планета. Каждое, даже самое малое существо могло рассказать что-то. Поделиться знаниями об этом мире. Открыть новый взгляд на одно большое сло-во. Жизнь. В этих размышлениях я и не заметила, как раны на теле дерева за-тянулись. Когда сознание мое вернулось из далеких странствий по тропам размышлений, я чувствовала бесконечную благодарность излеченного дерева. Ему было гораздо лучше теперь. Признательность, струящуюся из него через канал чувств можно было сравнить только с моей. И последняя намного бы перевесила первую. Дерево открыло мне глаза. Одарило совершенно новыми знаниями и возможностями. Я сняла руку с коры. Более не нужно было физических условий для нашего диалога. Мы слышали друг дру-га. Беседовали на языке чувств. Для этого всего лишь нужно было открыть душу. Отворить полностью. Это так просто. И поэтому несоизмеримо тяже-ло. Только поняв слово бесконечность. Я научилась понимать самые простые вещи во вселенной…
   Ту ночь я посвятила общению с лесом. После разговора со старым деревом я вернулась к берегу реки. Солнце полностью скрылось за горизонтом. Не было даже золотого марева вдалеке. Первые звезды слабыми огоньками уже загорелись на черном полотне небосклона. Воздух дышал радостью. А темнота спокойствием. Я легла на еще не растерявший тепло солнечных лучей песок, закрыла глаза и стала слушать. Разговаривать не хотелось. Но для всех моих собеседников моя жизнь была таким же белым пятном, как и их для ме-ня. Мы делились знаниями и мыслями. Об этом мире. Другой нас не интересовал. Это был лучший. За ночь я узнала больше чем за вечность. И за года уже проведенные некогда здесь. Судьба или небо подарило мне только одну ночь. Что бы до беспамятства влюбиться в этот мир. Несколько часов…и я влюбилась в него.
    На утро я проснулась от запаха крови и дыма, витавшего в воздухе. Ночная беседа была прервана сном. Которой стеной оградил меня от случившихся после событий. Тревога разорвала мою душу еще до того, как я открыла гла-за. Ужас спустился на землю…или поднялся. На мою землю. Кладезь жизни. Знаний. Ужас схватил жизнь в кольцо. И сжал его. Истолок кости в порошок. Сожрал плоть. Высосал кровь. Не оставив ничего. Кроме пожара. Догораю-щих лесов и городов. Я открыла глаза. Меня обнюхивал Зверь. Огромный волк с черной шерстью. В глазах его читалось недоумение. Он то скалил зу-бы, то отступал на шаг назад. Ходил кругами. Он не знал. Как быть со мной. Клыки его были вымазаны чем-то красным. Между зубов застряли куски плоти. Человеческой плоти. Они убили их всех. Сожгли все. Разрушили. Суд свершился. Участь Падшего Ангела не была решена. Я не попала под вер-дикт. Для людей. Пока. До тех пор пока Волк не перестал ходить кругами. В какой-то момент он остановился. Оскалил зубы. И зарычал. Приговор бы по-дписан. Я закричала.

Глава 4. Две души